Восемь лет ожидания любви

Завтра была война — этими словами начинаются тысячи очерков, фильмов, телепередач о поколении, чья юность совпала с сороковыми – роковыми. Нина Дмитриевна и Михаил Дубровский окончили школу за год до начала войны. Их школьный выпускной был вполне мирным и радостным, полным юношеской дружбы, первой любви и маленьких ссор.

Какими глупыми и смешными покажутся ровно через год их совсем детские размолвки! Кто-то не тот пригласил Ниночку в кино, а кто-то слишком нежно смотрел на нее, прощаясь у калитки. Трагедия! От того еще детского времени, лета 1940 года, остались лишь маленькие потускневшие записочки да школьные фотографии. Дальше, к счастью, была еще не война, а год мирной студенческой жизни. Оба поступили в Московский автодорожный институт, но у Ниночки в Москве была тетя, которая сразу взяла ее под свое крыло.

Её семью не испугало, что осенью 1940 года ввели платное обучение для старшеклассников и студентов. Дмитриевы ради дочери могли позволить себе такие расходы. Но для большой семьи Дубровских содержать сына в Москве, снимать там жилье, да еще платить дополнительные деньги за учебу – все это оказалось не под силу. Семья была многодетная.

Уйти на фронт добровольцем только потому, что дома нечего есть? Такой мотив патриотического порыва души не встретишь ни в одной книге о войне. А вот было же!

Мы перебираем с Ниной Анатольевной Дубровской хрупкие треугольнички фронтовых писем от её Михаила Абрамовича. Тут же — крошечные школьные записочки с приглашениями в кино 16-летней Ниночки: «Ах! Вовсе не с Васькой хотела я пойти в кино! Но ты ведь надулся и не пришел!». Или: «Приходи завтра к нашей калитке. Буду ждать! Пойдем гулять в кремлевский садик!»
Обычные школьные страсти, если бы не дата на этих посланиях: 1940 год, 1941, потом почти полностью пропущен 1942. Дальше – от 43 до 47 ни одного пропуска! Каждый месяц – он ей, она ему. А какие города помечены на треугольниках рукой Нины! 1942 г., Петропавловск, эвакуация. Дальше какое-то Сухололожье, артиллерийское училище.

«Там Миша за три месяца прошел курс военной науки, выпустился лейтенантом – и на фронт», поясняет Нина Анатольевна и продолжает: «Попал под Сталинград… А там — жесточайшие бои. Ранение. Госпиталь. Другое военное училище. После него – бои под Одессой. Потом опять госпиталь. Венгрия, советская комендатура».

Еще год назад Михаил Абрамович, автор ровно половины посланий, сохраненных Ниной Анатольевной, сердился, когда я требовала от него рассказов о военных подвигах. «Какие подвиги? Что я там видел, под Сталинградом, сидя на чердаке с биноклем! Увижу, танки на позиции прут, – звоню своим на батарею. Оттуда шарахнут из пушек по колонне румын или итальяшек – вот и весь подвиг! Я же в артиллерийской разведке служил».

С трудом вытягиваю из упрямого деда рассказы о великой битве. Другие ветераны вон сколько рассказывают!

— Дели на десять их рассказы, если они не генералами или маршалами были! Разве нам, рядовым, кто-то докладывал о планах командования? «Вперед! В атаку!» — и побежали. А нам еще пушки по грязи или по снегу тащить, знаешь, что это такое? Пуп развяжется!

А еще Михаил Абрамович хорошо рассказывал, как холодно и голодно было бойцам в окопах, нарытых ими вокруг занятого фашистами города на Волге. Какая радость была, когда он однажды высмотрел в свой мощный бинокль картофельное поле на нейтральной полосе и ночью втроем с друзьями отправился туда. Уже набрали два мешка, как наткнулись на итальянцев, тоже собирающих картошку прямо вокруг воронок от снарядов. Вот драпали друг от друга! Но картошку никто не бросил. «Противные эти вечно голодные итальяшки! Население грабили в основном они да румыны. Последний кусок хлеба у людей отнимали. И в плен сдавались целыми подразделениями из-за голода».

Хитрю: «А орденами вас за что наградили? За картошку?» — «Вон Ниночку спросите – она у меня летописец».

«Летописец» достает перевязанные ленточками пачки писем, находит ту, где написано Сталинград, и начинает читать.

«С большим трудом мне удалось достать листок бумаги, который я использую для письма тебе. Для писания писем, ТЫ, НАВЕРНОЕ, ЧУВСТВУЕШЬ, тут нет подходящих условий. Я и домой пишу редко. Там, наверное, думают, что я убит».
— Михаил Абрамович! А где же описание Сталинградской битвы? Что за намек на условия?
— И кто бы мне разрешил ее описывать? Про военную цензуру слышала? Вот и пришлось намекать, что идет наступление. Да и говорю же — на чердаке полуразбитого дома я сидел! Ничего не видел!
— Мишенька, ты же тогда, в самом конце боев под Сталинградом, в госпиталь с воспалением легких попал.
И мне: «Простудился он в уличных боях, да так, что чуть не умер. Его даже комиссовать по болезни хотели, но он уговорил командиров, а они сразу после недолгого лечения в медсанчасти отправили его на офицерские курсы. Миша мне рассказывал, как много офицеров погибло тогда в Сталинграде. Замена нужна была.
Нина Анатольевна выбирает другие письма: «26.6.43. Второй месяц учусь на армейских курсах младших командиров. Здесь просто отдыхаю. Ибо делать мне особенно нечего. Знаний у меня не меньше, чем у средних командиров. Все-таки я в институте год проучился и училище окончил. Скоро сдам экзамены и поеду обратно в свою часть. Она вперед ушла».
Вот еще: «30. 6. 43. Полевая почта 82654. На днях я должен получить медаль «За оборону Сталинграда». В дивизии уже все получили, а я из-за этих курсов… Сегодня видел тебя во сне и под впечатлением решил написать…».
Странная какая-то война, думаю я, была у капитана Дубровского! Другие ранеными в госпитали попадали, а он, с воспалением легких, в разгар боев учился на каких-то командирских курсах. А тут еще его Ниночка сообщает, что в начале войны они потеряли друг друга больше, чем на год.
— Поссорились, что ли? — брякаю я.
— Что вы! Мы никогда не ссорились! Просто в октябре 41 года в эвакуацию в разные места попали. Мама с младшими братишками, как гражданские, в вашем Петропавловске оказались. Мишины родители с детьми в Туле остались. А он осенью 41 года был отправлен на окопы, а потом уехал с семьей к дяде в Свердловск. А туда наехало столько его еврейской родни из Белоруссии, что ни накормить, ни спать уложить всех его дядя Боря не мог — негде было. Вот Миша, студент — машиностроитель, пошел в военкомат и сказал, что все равно в Свердловске есть нечего. И попросил призвать его в армию досрочно. А ему еще 18 лет не было, но его взяли и отправили в трехмесячное военное училище, там же, на Урале. А сразу после выпуска – в Сталинград.

— А вы где в это время были?

— В трудармии, в Ижевске. Там же тульские заводы в войну работали, и еще в Златоусте и в Оренбурге. Города все были переполнены. Мы с Мишей в Москве только первый курс своих институтов окончили — а тут война. Его отправили копать окопы и противотанковые рвы на пути фашистов к столице, а я пошла на завод. Мужчины-оружейники на фронт ушли. Мой папа – еще царский офицер, участник гражданской войны, в Чапаевской дивизии у вас в Казахстане воевал, тоже ушел добровольцем на фронт в первые же дни войны. Мама с младшими детьми одна осталась. Я бросила институт и вернулась домой. Нас, женщин и подростков, тоже призвали и поставили к станкам вместо мужчин. Но вскоре оборудование нашего цеха срочно погрузили на платформы, нас — в теплушки и отправили в неизвестный край. Мы два месяца ехали –часто на разъездах стояли, пропускали фронтовые эшелоны. Так я оказалась в Ижевске, а мама с детьми — в Петропавловске.

Немец наступал так стремительно, что Миша и его товарищи — студенты чуть в плен не попали – домой сами под артобстрелами добирались пешком до Тулы около 200 км. Так мы с Мишенькой и потерялись.
— Вы же врач. Наверное, там в Ижевске в больнице или в госпитале работали?
— Нет. У меня же справка была, что я год в техническом вузе училась и на оружейном заводе работала. Меня в Ижевск на военный завод и отправили. Я там в цехе, где обрабатывали болванки для артиллерийских снарядов, даже бригадиром была. Туда навезли девчат из мордовских деревень – в лаптях, в домотканых сарафанах, в полушубках. По-русски ни слова, станка сроду не видели. Некоторые боялись, плакали поначалу. Запорют снаряд, и в дырку в стене цеха выбросят. А у меня недостача – даже судить хотели. А тут снег растаял и болванки нашлись.

— Что за дырки такие в стенах цеха?

— Бараки осенью спешно построили для эвакуированных заводов из горбыля – вот и дырки! После истории с болванками меня в лабораторию перевели. Вот тогда я поступила в вечерний мединститут, тоже эвакуированный из Москвы, и окончила до конца войны три курса.

-А Михаил Абрамович как вас нашел?
— Сам не знаю, зачем искал, — ворчит вредный дед. — Знал бы, что 70 лет придется мучиться, не делал бы почти год запросы во все эвакопункты от Москвы до Урала, не проезжала ли мимо в теплушке тульская блондинка Нина Дмитриева? Когда сам в Свердловск ехал, на каждой станции бегал в эвакопункты, расспрашивал сотрудников. В конце концов, больше чем через погода, когда я уже под Сталинградом воевал, ответили: в Ижевске она! Ну, а дальше уж дело переписки с управлением заводов. Но они же все засекреченные были. Думаю, только потому, что письма мои были с фронта, отделы кадров отвечали.

— Мы так и папу моего потом нашли. Вернее, он нас – через эвакопункты и отделы кадров. Ведь так страшно, если не знаешь, где любимые люди. Нам очень повезло! Все остались в живых. Но после войны мы узнали, что из наших одноклассников почти никого не осталось, — добавила Нина Анатольевна.

Мы рассматриваем довоенные фотографии. Ниночка — «летописец» бережно хранит их вместе с письмами мужа с фронта. На фото — обычные школьные классы, только девочки все с длинными косами, а мальчики — с короткими стрижками под бокс. Юные умные лица. «Тогда ведь в старших классах учились те, кто хотел поступить в вузы», комментирует Нина Анатольевна. Она помнит одноклассников всех до единого. Но… этот был разведчиком. Его схватили и расстреляли фашисты. Другие, даже девушки, погибли на разных фронтах. Кто-то без вести пропал. Некоторые воевали прямо в родной Туле – линия фронта проходила вот тут, под окнами нашего дома. В трех кварталах от него стоит великолепный памятник бойцам Рабочего полка, не пропустившим врага к Москве. В каждом селе – братские могилы, а в некоторых –Курганы Памяти с обелисками. Сколько под ними погибших похоронено, не скажет никто. Почти на каждом обелиске можно встретить казахские фамилии. Каждое лето отряды искателей из Казахстана тоже приезжают в российские города и вливаются в поисковые отряды – ищут погибших, но не похороненных солдат.
— Никого из нашего класса не осталось. Только мы двое…- вздыхает Нина Анатольевна.
Они вернулись домой в 1947 году – Ниночка из Московского мединститута — Михаил Абрамович последние два года служил в Венгрии, в советской комендатуре. Оказалось, кроме боевых наград на красивой форме капитана, не было у него ни полезной для жизни профессии, ни работы. Он восстановился в институте и пошел работать в артель, где его родители шили головные уборы. Отец — фуражки и даже френчи, «как у Сталина», мама — дамские шляпки, как у героинь «трофейных фильмов».

Научиться искусству, которым родители владели чуть ли не с детства, боевой офицер так и не смог. Он и стал работать в цехе «начальником куда пошлют» и ждать, когда его студентка выучится на врача. Жить им с Ниной тоже было негде. Ее дом, построенный прадедушкой еще в середине 19 века, обставленный старинной мебелью красного дерева, был разобран на дрова, видимо, соседями. На месте роскошного векового сада блаженствовал сорный бурьян. Вернувшийся с фронта отец Нины, герой трех войн, империалистической, гражданской и отечественной, выкопал в бывшем саду землянку для семьи. Там и ютились несколько лет пять человек. Город первыми восстановил вернувшиеся из эвакуации оружейные заводы, но совсем мало строил жилье. Ветераны рассказали, что после войны все силы и средства были брошены на города, пострадавшие от бомбежек и обстрелов, как Сталинград. А Тулу отстояли рабочие отряды самообороны и бойцы генерала Белова. Хоть и на нее упало немало бомб и нарядов, но в основном город и здания заводов петровских времен уцелели. Хотя, если присмотреться, то кое-где и теперь можно увидеть на стенах старинных домой и каменных ограждениях выбоины от пуль и снарядов.
Когда в 1948 году молодого врача-педиатра Дубровскую госкомиссия распределила в Казахстан, Нине Анатольевне и в голову не пришло отказываться. Родина же требует! В очередной раз перевелся – уже на заочное отделение политеха, и молодая семья с двумя чемоданами двинулась в неведомую им Азию. Тут уж мы все трое ринулись вспоминать Южный Казахстан, великолепие его садов, прохладу арыков! За пять лет в работы Казахстане оба ветерана (тогда и слово-то такое не употребляли!) стали ведущими специалистами каждый в своей профессии – Нина Анатольевна возглавила роддом. Сколько крестников разных национальностей появилось у нее! Михаил Абрамович –на заводе. Но обоих так тянуло домой!

Они приехали в Тулу с двумя «коренными казахстанцами» — сыном и дочкой.
Пока мы разговаривали, вернулся из университета правнук ветеранов, будущий журналист.
— Вот наш Павлик, — представила Нина Анатольевна. – Вылитый дедушка. Точно таким Михаил Абрамович был в 41 году.
Я пригляделась и ахнула про себя: вот такое тонкое-звонкое создание ростом с меня воевало под Сталинградом?! А дед заворчал: «Скажешь тоже! Разве я был такой упитанный, как Пашка? Закормили вы с мамой его! Спортом надо заниматься, Павел, – жир сгонять!» Красавец Павел ухмыльнулся и … пошел на кухню обедать. Там его мама уже накрыла стол.
Я попросила у ветеранов войны и труда несколько писем для своего рассказа о них. И Нина Анатольевна разрешила выбрать любые.

Вот только некоторые весточки из далеких 40-х.
«11.12.42 г. «Это моя первая дружба, которую я никогда в жизни не смогу забыть».
«… Если мины врага рвутся бешено,
Пусть любовь моя вихрем летит,
Встанет белым нетронутым пологом
И тебя от снарядов хранит.
Если холодно… Ты в разведке,
Пусть дыханье мое полетит
И от вьюги суровой, от холода
Пусть тепло для тебя сохранит…»
«Дорогой мой, когда настанет тот час, когда мы снова сможем встретиться и многое — многое рассказать друг другу».

«4.12.43 г. Получил на днях второе письмо от тебя. Теперь я спокоен и настроение хорошее. Трудности переносятся легче».
«4.1.44. Как ты встретила Новый год? Я его и не заметил. Работаю так же напряженно, как и раньше. Не обижайся, что редко пишу. Сама обстановка не позволяет. Когда-нибудь встретимся, вот тогда расскажу тебе немало интересного. А сейчас смотрю на твою карточку и вспоминаю прошлое. Хотел бы тебя видеть, но ничего не поделаешь – война! Вот если останусь жив, то после войны увидимся. Да? Вот только ты не будешь меня ждать».
«27.2.44 г. Я очень соскучился по тебе. Ведь мы не виделись два с половиной года. У меня началась старая каторга: учеба, наряды, дисциплина. Особенно плохо дело обстоит с дисциплиной, ибо фронт здорово разболтал. Но ничего, как-нибудь подтянусь. Ведь я там был сам себе хозяин, а тут мною командуют. Как-то скучно в тылу». На фронте было как-то веселее, хотя и мог каждую минуту распроститься с жизнью. Может быть, как раз это и придавало интерес к жизни».
«8.1.45. Ниночка! Как твои письма интересны мне! Когда я получаю от тебя письмо, то ребята просто не узнают меня, поражаются моей веселости… Милая, со дня нашего знакомства прошло уже 4 года. А все так свежо в памяти, как будто было совсем недавно. Нинуська, дорогая, хоть я Новый год и не встречал, но за нашу победу и за нашу встречу выпил. А как ты встретила Новый год? Я прошу тебя не обижаться, ведь я и домой не писал больше месяца. Ниночка, ты смотрела фильм «В 6 часов вечера после войны»? Там замечательные песенки».
«20.1.45 г. Родная, у нас сейчас идет зачет по электротехнике. Я уже сдал и оставшееся время использую, чтобы написать тебе. Ты не обижайся, что пишу редко. Времени совсем мало. Я даже свои комсомольские дела запустил, некогда привести их в порядок. Мы с тобой не виделись уже 3,5 года. Я всегда ношу с собой твою фотокарточку и очень часто смотрю на нее. Мои мысли всегда с тобой. Сдавал годовые зачеты, по двум предметам на 5».
«30.1.45. Помнишь 15 августа? Я тот день никогда не забуду. Помню до мельчайших подробностей, как будто это было совсем недавно. Родная, как хочется все это вернуть назад. А помнишь, как мы сдавали в институт, выпускной вечер в школе, наши вечеринки. Помнишь, как я, удрав от друзей, пошел провожать тебя с катка, и мы в первый раз долго проговорили с тобой? Я был удивлен тогда этим. Ведь ты всегда уходила сразу».
«16.2.45. Вчера сдал еще один годовой зачет (5), так что с тремя предметами уже покончено. На днях должны фотографироваться для документов. Вообще, чувствуется, что выпуск не за горами. Если бы ты знала, как это радует меня, потому что ужасно надоела такая жизнь, которую приходится вести сейчас. Хочется получить, наконец, полную свободу, относительную, конечно. Нинуська, я очень прошу писать чаще. Ведь ты знаешь, как дороги мне твои письма…. Дома пока все в порядке, только хворают по очереди мои родители. Что пишет твой папа?»

« 9.2.45 . Милый, ты пишешь о нашей встрече. Неужели она с каждым днем приближается все ближе и ближе! Я не могу себе этого представить. Ведь мы оба так изменились за это время. Как хочется тебя видеть!»
«15.2.45. Только что пришла из ин-ста. Сдавала пат. анатомию. Ой, какая гора свалилась с моих плеч! Получила 5 , поэтому настроение такое хорошее. И так хочется поделиться с кем-нибудь своей радостью. Вот если бы ты был со мной, а то узнаешь об этом только дней через 10. Я очень благодарна тебе за твои письма. Это ты воодушевил меня, и я сдала так экзамены. Родной! Какие замечательные победы одерживают наши на фронтах! И ведь с каждой победой все ближе и ближе час нашей спокойной жизни. Послезавтра сдаю последний экзамен, а там каникулы. Вспоминаю выпускные в 1941 г. Теперь они будут не такими».

«Уже через 2 дня кончаются мои каникулы. Настроение у нас дома сейчас неважное, ибо 2-ой месяц мы не получаем от папы ни одной строчки. Только бы ничего не случилось. Веришь ли, Миша, за все каникулы никуда ни разу не ходила – ни в кино, ни в театр, ни на вечера. Завтра у нас общегородской студенческий вечер, и нет абсолютно никакого желания идти.

«7.3.45 Нинуська! Рад твоим успехам и горжусь и ими. Молодец, родная. Несмотря на все трудности, ты так хорошо учишься. Родная, а относительно папы ты не волнуйся. Ведь не первый раз от него нет ни одного письма. Мало ли причин может быть для этого. Я ведь тоже был жив и здоров, а не писал почти полгода. Помнишь? Нинуська, милая, как мне хочется увидеться с тобой, поговорить с тобой о многом, поделиться своими мыслями. Ведь в письме всего не напишешь».
«15.3.45. Ну вот, сегодня рассчитался еще с одним предметом. Сдал на 5. Итак, мы понемногу приближаемся к государственным экзаменам. Ты спрашиваешь, когда выпуск. Точно я не знаю, но скоро. Ну, а после выпуска опять на фронт. Ты, Нинуська, не беспокойся. Ведь это лучше, чем торчать в тылу. Сегодня получил письмо из Берлина, в котором пишут, что мой товарищ убит. Очень жаль, замечательный парень был, хороший друг. Когда я уезжал, то провожал меня со слезами. Ося Фрид ничего не пишет. О Леве тоже ничего не знаю. «Сердца четырех» я тоже смотрел. Смотрится легко. Фильм вообще не плохой, но содержание бедное. А в общем-то, понравился. Нинуська, милая, мне тоже постоянно хочется увидеться с тобой. Я всегда хожу с мыслью о тебе. Сейчас увольнения у нас запрещены на неопределенное время».
«29.3.45. Получил письмо от Люси (сестры. –А.К.). Она пишет, что проходила с мамой мимо вашего дома. В нем никто не живет. Окна забиты, а сам покосился. Спрашивает, не собираетесь ли вы в Тулу».

«1.6.45. Дорогой мой, не сердись, что давно не писала – экзамены! На дворе весна, а меня ничто не радует, только твои письма, но они так редко приходят. От папы до сих пор ничего нет. Мы с Галей не знаем, как утешить маму».
«9.6.45. Получила твое письмо еще вчера, но не сразу ответила, т.к. готовила хирургию. Сегодня был зачет, дрожала, конечно, как всегда. Все прошло хорошо. Профессор доволен. Однако я собой недовольна, ибо учила залпом, а это долго в голове не держится. С 1-го числа стали ходить в госпиталь, где присутствуем на перевязках и операциях, принимаем сами больных. Но это еще не практика. Мишенька! Ты пишешь мне, что Люся видела наш дом. Это меня крайне удивляет, ведь нам сообщили, что от него абсолютно ничего не осталось: все растащили. Сад выломали, растут только два больших дуба. Теперь, возможно, и их спилили. Часть мебели одни знакомые взяли к себе. Мама очень переживает, но этим горю не поможешь. Вся надежда на возвращение папы. От него до сих пор нет известий. Если бы ты знал, как тяжело это переносить…»

«10.4.45. Ну вот, Нинуська, скоро я покину эту Уфу. Все-таки быстро пролетело время пребывания здесь. Скоро начнутся госэкзамены. Мы готовимся к ним, насколько позволяют обстоятельства. День так загружен, что его совсем не видишь. Не успел встать, как уже отбой. Наконец-то я сфотографировался…, но послать тебе карточку не смогу, т.к. фотографировался в погонах лейтенанта для документов. В город нас не выпускают. Скучно, особенно в выходной. Так хочется вырваться из этих 4 стен! Пишет ли отец?»

«27.4.45. Милый Абка! Мои письма, наверное, только огорчают тебя. Ты думаешь, зачем она пишет мне такие скучные письма. Прости, но так надоела такая жизнь … Здесь бывали такие сильные ветры, что, как говорится, пронизывали до мозга костей. А теперь начинается пыль. Погода в эти дни стоит хорошая, природа оживает, но настроение мое нисколько. От папы, правда, хоть мы и получили одно письмо, но он писал его еще в марте, и больше опять нет. Учеба моя идет ничего – отстаю- догоняю. Вот опять болела и отстала. За майские праздники догоню и сдам. Мы отдыхаем три дня, после наш курс посылают работать на подсобное хоз(яйство). Желаю тебе успехов и отличной сдачи».

«17.5.45. Ну вот, завтра нам сдавать первый госэкзамен, а сегодня пришло приказание задержать выпуск до особого распоряжения. Ведь это может продлиться еще и на полгода. Так надоела эта музыка!

Представь, какое сейчас «веселое» настроение. Я так надеялся увидеться с тобой. И что мне так не везет в жизни! Сколько раз я начинал учиться и ни разу не могу закончить. Я уже волосы стал отпускать к выпуску, а теперь опять придется стричься. Сейчас все ребята пишут письма во все концы страны, и все об одном… Но, может, скоро, а может, и нет, но мы обязательно встретимся».

Они встретились и, наконец, поженились через три года после Победы — через семь лет после того, как их, 17-летних, разлучила бесконечно долгая война. Им, в отличие от большинства одноклассников, повезло, они остались живы и прожили вместе 70 счастливых лет.

В прошлом году накануне самого любимого ими праздника Великой Победы конструктор –оружейник Михаил Абрамович Дубровский ушел из жизни. Его 95-летняя Ниночка осталась одна, но ее так любят дети, внуки, правнуки и абсолютно все соседи! Это был личный доктор каждого обитателя 100-квартирного дома. Каждому из нас она сделала что-то хорошее, и люди платят ей тем же.

Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск