Ставки на спорт 
Экспертам нелегко определить его жанр в театре, музыке и литературе. Он создаёт что-то своё из театра одного актёра, стенд-апа и даже акынства. Эта непохожесть, склонность к импровизации и динамичность художественного материала и привлекает к нему дополнительное внимание.
Этой осенью Евгений Гришковец совершил тур по Казахстану, во время которого он показал в Алматы и Астане свои прежние спектакли, новую постановку «+1», а также впервые сыграл большую часть нового альбома с группой «Бигуди» — «Радио для одного», который выйдет в конце ноября.
— Евгений, Вы нередко переделываете свои спектакли. Не возникает ли желания переделать и книги?
— Переделывать из сегодняшнего дня то, что было сделано лет пять назад, неправильно. Это всё равно, что переделывать документ. То есть, залезать в документальное кино и изменять его или переписывать историю. Историю, конечно, переписывают, но это преступление. Если переделывать свои прежние тексты, это убивает живую ткань произведения, которая была написана тогда на пределе тех возможностей. В отличие от книг, спектакли – это живая история. Сегодня человек увидел спектакль, для него он остался таким. И он не увидит, как я его играю завтра. Я могу переделать постановку, и он не узнает об этом. Мне неинтересно повторять то же самое. А книга имеет фиксированную сущность.
— У Вас есть что-то написанное, что Вы оставляете для себя?
— Нет. Я хочу немедленно, сразу после того, как написал, всем это показать. И даже не выдерживаю, показываю иногда в черновиках, что делать совершенно нельзя. Потому что вдруг кому-то не понравится, и пропадёт настроение. Когда книга закончена, потом идёт редактура, корректура, вёрстка. От момента постановки последней точки до выхода книги проходит, минимум, два с половиной месяца. Это очень тяжело терпеть. И я внимательно прислушиваюсь к каждому отклику.
— Почему билеты на Ваши спектакли стоят так дорого — 15 000 тенге и более?
— Мой гонорар не меняется вот уже около пяти лет, в Казахстане он такой же, как в Москве. Но в последнее время стала более жёсткой законодательная база, за всё платятся налоги, к тому же выросли расходы на аренду, билеты, гостиницы. Моя книжка стоит 7-8 долларов, но от её продажи я получаю 1 доллар. Примерно столько же получаю я и моя команда от выступления на спектаклях.
Мы привезли в Казахстан полную декорацию для всех спектаклей, то есть, они представлены так же, как они в Санкт-Петербурге или Москве. Если бы мы везли декорации, билеты стоили бы ещё дороже, потому что пришлось бы платить пошлины, транспорт. Поэтому часть декораций была сделана в Казахстане по чертежам, которые отправили заранее. Билеты получились дорогими, но мы привезли полноценные спектакли, а не какие-то «чёсовые» постановки, где просто играют известные киноартисты, и при этом не важно, что за пьеса и режиссёр.
— Как Вам приходит решение не играть больше спектакль?
— Это расставание болезненное, но я просто понимаю, что в этом спектакле все возможные варианты исполнения уже исчерпаны. Вот сейчас я уже более полугода не играю мой любимый спектакль «Одновременно». Я не знаю, что с ним делать. Он был создан в 1999 году на грани тысячелетий, и там есть очень важный кусок про миллениум. Но теперь для тех, кому сейчас 20 лет, миллениум был очень давно. И этот фрагмент уже надо убирать. Заменить его нечем. Спектакль устарел, и нужно с ним что-то делать, обновлять его.
В спектакле «Как я съел собаку» я убрал все признаки Советского Союза. Потому что те люди, которые смотрели его 10 лет назад, у них были те же самые условия детства, что и у меня. Советский Союз был нашим общим прошлым. А сейчас молодой человек, когда слышит что-то про Советский Союз, он считает, что это не его история. Поэтому я оставил признаки универсального детства, универсальной юности и какого-то универсального художественного пространства.
Некоторые спектакли могут быть возрождены, но мне нужно понять, что с ними делать. Но вот спектакль «Планета» не будет возрождён никогда, потому что он делался в 2001 году, и это был монолог о любви 35-летнего мужчины. Если этот монолог играет 45-летний мужчина, это уже идиотизм. Мой возраст неизбежно отражается на возрасте моего героя, ведь я очень схож со своим персонажем.
— Почему Вы выбрали для жизни Калининград, а не в Москву?
— У меня хорошие жизненные условия, я купил себе дом в Калининграде, у меня трое детей. Когда я начинал, у нас была квартира 68 кв. метров. Роман «Рубашка» я писал на кухне. Теперь у меня есть кабинет. У меня стало больше возможностей, но я до сих пор не могу себе позволить купить квартиру в Москве. Я не могу выложить полмиллиона долларов за какие-то скромные квадратные метры. В Москве я снимаю небольшую квартиру, но бываю в ней нечасто. Я не играю корпоративных мероприятий. Я уважаю свою профессию, я не могу превратиться в ведущего корпоративного праздника или сыграть какой-нибудь концерт с группой «Бигуди» у кого-то на дне рождения или на свадьбе, когда люди сидят за столами и едят. Мне потом будет всю жизнь стыдно за это.
Дом в Калининграде я купил три года назад, но я до сих пор не могу закончить там ремонт. Дом старый, 30-х годов постройки. Пока мне это не по средствам. Я не прибедняюсь. Я зарабатываю столько, сколько не мог себе представить, что смогу зарабатывать своей профессией. Но я трачу деньги на какие-то разумные вещи. Я не могу себе позволить вывозить семью четыре раза в год кататься на лыжах, я вообще на лыжах не катаюсь. У меня нет машины, я не умею водить. У нас в семье есть машина, её водит жена. Я либо хожу пешком, либо вызываю такси. На такси хватает.
— Вы проводите много времени на гастролях. Как Вы компенсируете детям своё отсутствие?
— Не думайте, что у тех, кто постоянно живёт в большом городе, таком, как Москва или Алматы, дела обстоят лучше. Обычно занятой человек рано выходит из дома и приходит, когда все дети уже спят.
Что касается меня, то полгода я в разъездах, но зато я провожу оставшиеся полгода дома. Я читаю с детьми книги, мы вместе ходим в кино. Но, в целом, отсутствие отца компенсировать невозможно. Я уезжаю на 20 дней, и в это время они там живут, ведь жизнь остановить невозможно. И за это время они привыкают жить без меня. Я приезжаю, и первые два дня мы привыкаем друг к другу, но через неделю я уезжаю снова.
— Вы строгий отец?
— Я пытаюсь быть строгим, но у меня не очень получается. Для шестилетнего сына я, конечно, сейчас последняя карательная инстанция. Если я сказал спать, значит спать. Старшей дочери уже 15 лет. Я считаю, нам удалось с женой дать ей хорошее воспитание. А ведь ей достаётся от моей известности.
В школе к ней какие-то повышенные требования. Она учится выше среднего, но не отличница. Если выходит какой-то пасквиль на меня в прессе, одноклассницы с родителями обсуждают это на кухнях и затем высказывают ей. Переносить эти обиды ей непросто. Она никогда не просила у нас дорогих вещей, какой-нибудь I-Phone, она донашивает наши старые мобильники. В первый раз она надела каблуки в этом году 1 сентября.
— Что может Вас заставить отказаться гастролей?
— Если гастроли намечены и проданы билеты, меня ничего не может остановить. Но я не поеду летом играть в Сочи. Потому что туда люди приезжают отдыхать, и я не хочу быть частью летнего развлечения. Есть города, например, очень любимый мною Архангельск, где театр на реконструкции, и предлагают выступить в каком-то ДК, либо в Доме офицеров. Однако, я никогда не буду играть в нетеатральном помещении, пусть даже это будет более выгодно. Я никогда не играю в Германии или Англии для наших бывших граждан. Мне неинтересно выступать для эмигрантов. Я лучше поиграю на родине, то есть, в Казахстане, России, Украине, Грузии.
Специально для газеты «Петропавловск.news.» Олег БЕЛОВ, фото автора
