Ставки на спорт 
Автор: Сергей Виниченко. Восемьдесят лет назад, 22 июня 1941 года, началась Великая Отечественная война с ордой, пришедшей из стран цивилизованной Европы. Всей своей моторизованной мощью орда навалилась на западные границы СССР, используя в качестве тарана четыре танковые группы. Главный удар был направлен через Минск и Смоленск на Москву. О трагедии 1941 года написано в многочисленных мемуарах и монографиях историков, сняты документальные и художественные фильмы, но интерес к первым месяцам войны с годами не ослабевает. На большом экране появляются новые фильмы о судьбах военнопленных, их мытарствах в лагерях смерти. Живой отклик у зрителей вызвал фильм, в котором рассказано об удачном побеге из лагеря смерти «Собибор» в октябре 1943 года.
В истории войны был массовый побег в самом её начале – в августе 1941 года из лагеря Сухожебры, на территории Польши, известного как шталаг 316 (позже – шталаг 366). О подробностях побега от самих участников никаких сведений не осталось, а ведь в числе организаторов и участников побега были два красноармейца из Казахстана – Мальцев и Шилов.
Предлагаю читателям познакомиться с воспоминаниями одного из них — Георгия Никифоровича Мальцева, 1921 года рождения, уроженца села Воскресенка, Половинского района Курганской области, призванного в ряды Красной Армии в декабре 1939 года Пресногорьковским райвоенкоматом Кустанайской области.
Воспоминания были записаны в 1985 году и ранее нигде не публиковались, многие годы, пролежав в моём архиве.
В них описаны первые дни войны, первые бои, скитания на чужбине двадцатилетнего паренька, мытарства в плену, побег. Рассказы очевидцев давно изучены, но многие события не были записаны и давно похоронены вместе с их участниками. Весьма интересны также взаимоотношения окруженных красноармейцев с местным польским населением, которое под угрозой расстрела всячески помогало им вырваться из окружения.
Полагаю, что воспоминания должны стать достоянием большого круга читателей в год трагической для нашего народа даты. Публикую их, сохраняя орфографию документа, с небольшими купюрами и собственными комментариями. На сайте Петропавловск.news 18 июля 2020 года был опубликован материал о дневнике узника лагеря Ламсдорф Сергея Воропаева. Он был знаком с Георгием, они учились в одной школе, вместе служили, вместе встретили первые дни войны, вместе оказались в плену. По разному сложились судьбы героев этого очерка. Не все дожили до Победы, о них автор рассказал в эпилоге.
Из воспоминаний Георгия Никифоровича Мальцева:
«В 1937 — 39 годах я работал заведующим школой в селе Гренадерка Пресногорьковского района. В декабре 1939 года призвали в армию и мы, 76 человек, отправились в город Минск в 151 корпусной артполк (КАП), полковую школу младших командиров-артиллеристов. Со мной служили Лагуточкин, Воропаев, Кожев, Зенепрецов…
В школе был огневой взвод, радисты, разведчики — вычислители. В 1940-м году полк перебросили в Двинск (ныне Даугавпилс – прим. С.В.), где несли службу до осени, к зиме вернулись в старые казармы. Обстановка была напряженной, часто поводили ночные тревоги и тактические занятия. В апреле 1941 года полк выехал в летние лагеря в Ждановичи, где продолжились практические занятия. Командовал полком майор Боголепов, начальником штаба был капитан Пытков. Мимо нашего городка проходила железная дорога. Постоянно на запад везли живую силу и технику. Спали мы по готовности номер один. В ночь на 22 июня я был в карауле разводящим. Караул был всю ночь на ногах, а утром Молотов говорил по радио о войне. Минск бомбили, начались пожары. Поступил приказ отступать на Могилёв.
Я попал в группу разведчиков для выяснения обстановки на шоссе. Командовал нами старший лейтенант Олег Степанович Галанов. На могилевском направлении получили сведения о взятии немцами Могилева и полевыми дорогами стали искать свой полк. Оказалось, что он выдвинулся на Шклов. Передвигались очень медленно – у нас были 152 мм гаубицы, которые тащили тихоходные гусеничные трактора С-80. Перешли деревянный мост через Березину где-то под Борисовым, выкопали огневые позиции, окопались, приготовились к бою. Вдруг приказ — разобрать матчасть и получить остатки продовольствия. Выполнили. Через час новый приказ – собрать матчасть. Начали выполнять, и тут неожиданно начался бой. В этом бою в одном окопе со мной были мои земляки Сергей Воропаев и Владимир Кожев. Дрались горячо, с задором, но снаряды кончились, патронов было очень мало. Сошлись в рукопашную и мне удалось ударом приклада сбить на землю огромного немца. Солнце клонилось к вечеру, и бой закончился также неожиданно, как и начался. Мы уже были окруженцы. Объявили последний приказ по полку – пробиваться на восток, кто как может. В бою я потерял своих земляков. Шли ночами по балкам и оврагам, вели частичные бои с противником, днем отдыхали от жары. Так вышли к станции Тёмный лес Смоленской области. Здесь находились разные подразделения – танкисты, пехотинцы, артиллеристы, пограничники. Вечером с этой станции отправился последний эшелон 100-й Краснознаменной пехотной дивизии, где служил Диденко Иван. Успели они проехать или нет – неизвестно. Утром из нашего полка собрались 22 человека. Два лейтенанта Волков и Голованов повели нас по железной дороге по направлению к Смоленску. Впереди шёл бой, были слышны пулеметные очереди и взрывы мин. Лейтенанты оставили нас в лесу, а сами пошли в разведку. Вскоре бой прекратился, но они так и не вернулись. Повел дальше старший сержант Тищенко Владимир Васильевич, напоролись на засаду. После боя осталось всего трое – я, Пинщук и Гинзера. Выбрались под утро из леса и оказались в воронке посреди ржаного поля. Винтовки были, но патронов к ним не было. Здесь закопали комсомольские билеты и оружие, наметили дальнейшее движение к деревушке, в которой немцев не наблюдалось. Но, чтобы попасть в деревушку нужно было проскочить тракт, по которому постоянным потоком двигались немецкие танки и мотопехота.
Вечером мои однополчане, родом из Украины, решили идти на родину. Я остался один. Подполз ближе к шоссе и дождался перерыва в движении, перебежал дорогу и пополз по ржаному полю к деревне. Потом встал и пошел во весь рост. Поле закончилось, потянуло сыростью. Я понял, что впереди болото или озеро. Оказалось, что это небольшая речка. Переплыть ее я не мог из-за ранения правой ноги выше колена – осколок от разрывной пули. Нога опухла и сильно болела. Пришлось идти по тропе вдоль реки. По ней спустился к реке и увидел деревянный обшитый досками паром. Сел на берегу, прислушался. Вроде тихо. Переправился на другой берег, прилег на землю и принял решение пойти в деревню. На окраине нашел небольшой домик и постучал в окно. Хозяин спросил, кто я, и впустил в избу. Немцев в деревне не было. Меня накормили и уложили спать в амбарчике с договоренностью – если появятся немцы, разбудить меня. Ночь прошла спокойно, а утром я пошел по деревне и неожиданно встретил своих сослуживцев из полковой школы Рощина Дмитрия Флегонтовича и еще одного, ленинградца. Мы оказались в деревне Смолы Монастырщенского района Смоленской области.
Речка, которую я преодолел ночью, называлась Вихрой. Нашему хозяину Артеменко Захару Никифоровичу из колхозного амбара были выделены хлеб и мясо для нас. Немцы появились на четвертые сутки. Мы спрятались на чердаке баньки у реки, а вечером пришел хозяин и поведал о приказах новой власти. Первым делом немцы выгребли все припасы из колхозных амбаров и вывесили приказ о том, что за сокрытие бойцов Красной армии — расстрел. Хозяин сообщил также, что в деревне Свекровище есть лейтенант с группой бойцов. Долго не думая, вечером отправились в деревню на поиски лейтенанта Лешки. Нашли его в селе, он отправил нас в сарай на краю деревни. В котором было более двадцати бойцов. Сам лейтенант ночевать не пришел, и это нас насторожило – вернулись в Смолы и ночевали на чердаке. Но деваться было некуда, на следующую ночь оказались в сарае у лейтенанта Лешки. Когда забрезжил рассвет, приехали немцы на мотоциклах с пулеметами и окружили сарай, приказали выходить и бросать ремни и оружие в коляски мотоциклов. Так я оказался в плену. Лешка предал всю группу, ходили слухи, что это был немецкий провокатор. Это случилось 28 июля. Нас погнали в местечко Татарск, где держали под палящим солнцем без воды и еды. Утром следующего дня пришли машины, нас погрузили в них и повезли в Оршу. В тюрьме все камеры были забиты, во дворе полно бойцов. Сидят и едят из котелков, касок и консервных банок. Запах зловонный. Я пошел искать земляков из полковой школы. У тюремной стены увидел Сергея Воропаева и Владимира Кожева. Встреча была унылая.
Поздоровались, я присел к ним. Они ели суп из отрубей и протухшей конины. Они попали в Оршанскую тюрьму на два дня раньше меня. В этот же день нас отправили в лагерь за Днепр, огороженный четырьмя рядами колючей проволоки. Это было чистое поле на окраине города без навесов укрытий. Из построек были фанерные помещения для начальства и кухня, но в ней не готовили, а раздавали привозимую баланду. Однажды я получил пайку и кусок хлеба (булка на 6 человек) на весь день и встал в очередь вторично, меня обнаружили, и полицейский, которых было уже хоть отбавляй, вытянул меня березовым хлыстом вдоль спины. Рубец был солидный, три дня не мог нагнуться. На работу гоняли на железную дорогу – засыпали шлаком и трамбовали болванкой пуда в три. Работали без обеда до захода солнца. Усиленная охрана, избиения, расстрелы. Каждый день выносили умерших от голода, которые попали в первый день. Многие не могли самостоятельно встать и лежали под палящим солнцем. По утрам развозили на машинах на работу, грузили по 15 человек и возили. Однажды я попал в немецкий госпиталь, расположенный в советской больнице. Нас распределили, заставили выносить мусор, мыть полы и тумбочки. Когда убирали в палатах отпетые фашисты со свастикой, лежащие на кроватях, скрипели зубами и кричали «русиш швайн» и даже норовили ударить костылями. В корпусе, где располагались рядовые, обращение было другим – немцы давали хлеб и сыр. После уборки корпусов нас погнали к Днепру, воспетого Тарасом Шевченко. Шесть человек качали беспрерывно воду из реки в госпиталь. Во время пребывания на этих работах удалось собрать целую противогазную сумку продуктов. Ехал в лагерь, надеясь, что собранной провизии хватит на несколько дней для моих земляков, но когда приехал, обнаружил лагерь опустевшим. Часть пленных погрузили в вагоны и отправили на запад. Очень меня расстроило это расставание с Сережей Воропаевым и Володей Кожевым. Мы строили планы побега, даже в случае гибели выживший должен был сообщить родным об этом. В победу верили не только мы трое, а почти все военнопленные.
Я пробыл в оршанском лагере еще неделю, потом на машинах повезли в Минск, и я оказался в бывших летних лагерях полка. Теперь это был лагерь для военнопленных. Там было битком набито нашего брата. Походил, поспрашивал земляков из Кустанайской области и вдруг слышу – из какого района? Отвечаю. Мы тоже оттуда. Сидят двое на разостланной плащ-палатке. Один низкого роста, приземистый, второй не похож на русского – худощавый, черный, лицо тронуто оспой. Первый представился Шиловым Михаилом Андреевичем из Пресноредути, другой Свидерский из Богоявленки. Я подсел к ним, и началась беседа, расспросы, кого знаю в Пресногорьковке. Один был разговор главным – как убежать. Охрана сильная, проволока в четыре ряда вышки, часовые с собаками. Решаем так – если куда повезут в вагонах – бежим.
В середине августа строят всех на площади городка, выступает немец-капитан и говорит, что Москва и Ленинград взяты, а нас отправляют в оккупированные страны для работы и по окончании войны отпустят домой. После этого пленных разделили по национальностям – русских, украинцев, казахов, грузин собрали отдельно. Свидерский попал в другую колонну, это было ударом для нас. Сформированные колонны погнали на товарную станцию для отправки. Вагоны были открытые, железные, для перевозки угля. Через три вагона платформы с пулеметчиками, предупредили не высовываться – будут стрелять на поражение. Оправлялись в вагоне, кто на тряпку, кто на бумагу, а кто просто на пол. Повезли на запад через Брест Седльце. Решили бежать, когда поезд пойдет через лес.
Парень из Челябинска незаметно вылез на буфера, приготовился и прыгнул. Тут же последовало резкое торможение, пулеметная стрельба. Беглец сумел подняться и пробежать несколько шагов и был убит. От Седльце нас везли недолго, до тупика в поле, где виднелись бараки. В них было полно военнопленных. Выгрузились из вагонов, построились, получили пайку эрзац-хлеба с опилками и вошли через ворота в лагерь. Бараки выглядели так. Выбран грунт на 30 сантиметров, по краям положены окладники, поставлены стропила, покрытые тёсом. Длина до ста метров, ширина – пять метров. Вообщем, сарай, только без стен, вернее, одна крыша, без стен. Людей в такие низенькие сараи набито как сельди в бочке. Если лежим, стоит одному повернуться и все должны ворочаться. Лежали в два ряда, как брёвна.
Мы с Михаилом попали в разные бараки, мой стоял крайним, №151, рядом была уборная. У ворот лагеря стояла будка наполненная до верха мертвыми телами. Из неё каждое утро вывозили мертвых на грузовиках, но к вечеру она вновь наполнялась. Вечером дали только чай, без хлеба. Ночью не спали – было ясно, что живыми отсюда не выбраться. Утром построили, назначили в каждый барак полицейских, зачитали приказ. К проволоке не подходить, за водой не ходить, большими группами не собираться – за нарушение расстрел. Принесли завтрак – баланда из брюквы и булка хлеба на восемь человек на сутки. В обед суп из отрубей, вечером жижа, которую называли кофем. Днём встретился с Шиловым, пошли узнавать ранее прибывших, что делают, какое настроение. Узнали, что гоняют на земляные работы, редко на картофельное поле к помещику. Спросили о ночной охране. Вышки стояли по всем углам лагеря, на них круглые сутки дежурили по двое с пулеметами. В следующие дни нашли единомышленников в разных бараках. Вечерами, когда хождение запрещалось, осторожно вылазили в вентиляционные окна и переходили в другие бараки.
Началась организация массового побега. Мнения были разные. Некоторые предлагали делать подкоп в уборной, что за нашим бараком, а копать пришлось бы метров десять, чтобы выйти за пределы лагеря. Мы с Михаилом Шиловым и ленинградцем Николаем Прокофьевым были против подкопа, так как землю при этом девать было некуда, да и лопат не было. Несколько человек все же начали делать подкоп. Уже на второй день немцы обнаружили это и расстреляли копачей.
Наш план был таков: вечером по сигналу организованно выбежать, набрать булыжников и штурмовать центральные ворота, которые закрывались на крючок и возле них дежурили три полицейских и немец. После расстрела ребят многие не отказывались, но и не проявляли активности. Но наша группа продолжала организационную работу. О побеге в бараках знали только доверенные люди. Помогал Иван из Куйбышева. Вечер побега был назначен на 29 августа.
Подступало время побега, напряжение нарастало с каждой секундой. Думы о судьбе товарищей и своей. Погибать, так в сражении, лучше с булыжниками в руках, а не от голода и тифа. Победить или умереть… Ежедневно погибало до ста человек, которых уносили в «заветную» будку. Севернее и южнее нашего лагеря виднелись такие же лагеря, там дымили трубы и были видны каменные постройки (лагерь в деревне Воля Сухоржебская – прим. С.В.). Я сказал Мише: Если убежим благополучно, то посвящаю этот побег новому учебному году, ведь я учитель!».
В назначенный час по сигналу выбежали из бараков и с криками «ура» бросились к центральным воротам. Я бежал первым вместе с Иваном, но тут произошла заминка — голодные пленные кинулись на кухню, убили полицейских и немца и начали её громить. Часть пленных подбежала к воротам, Шилов в это время поднимал на побег в бараках тех, кто не решился бежать. Свет прожекторов освещал весь лагерь. Иван сбросил крючок, но ворота не успел открыть. Сраженный пулемётной очередью, падая, он крикнул: «Запомни, я Иван из Куйбышева!».
Мы залегли у ворот, огромная, тёмная масса, решившаяся на подвиг. Я отполз за будку с мёртвыми, которые уже не будут кричать «ура». Пулемет замолчал. Я подполз к воротам, снизу открыл их, встал во весь рост и заорал «Ура! Вперёд за Родину!». Тёмная масса, услышав мой крик, поднялась и ринулась в открытые ворота. Стрельба с вышки прекратилась, видимо, заело пулемет или перетрусили немцы этой силы с булыжниками. Побежали через железную дорогу и разбежались. С Мишей Шиловым я уже не увиделся, расстался навсегда.
Бежал в группе из шести незнакомых мне пленных. Задыхаемся, ноги подкашиваются, но страх погони заставляет бежать не останавливаясь. Выбежали на поле, где росла картошка, морковь, капуста, свёкла – это была помещичья плантация. Двое моих спутников набросились на это богатство. Я останавливал их, сказал, что погибнут, но они не послушались и на наших глазах кончились. Побежали дальше – выскочили на вымощенную булыжником дорогу, пошли вдоль нее на восток. Шли молча, прислушиваясь к каждому шороху, звуку, взлету птиц. Шли так всю ночь, под утро нас обстреляли, мы от испуга побежали в болото, где добывали торф. В болоте шли по горло в жиже, вышли, наконец, на сухое место и увидели огонек. Но сил идти к одиноко стоящему дому не было. Выжали обветшавшую одежду. Потихоньку приблизились к избе, окружили её сидим и думаем, стоит ли идти в домик. В окно вижу, как женщина качает маленького ребёнка. Осторожно постучал, она вздрогнула и спрашивает по-польски: «Кто тут?». Я ответил, что русские, там нас называли «советы». Она разбудила хозяина, то вышел на крыльцо и говорит: «Проше до мешкання» — что означает «пожалуйста в хату». На вопрос о немцах он ответил, что немцы в местечке Морозы, за болотом, где по нам стреляли. Одежду нам дали сухую, даже женскую, так как бедный был поляк. Покормили на три раза за вечер с перерывами, чтобы не постигла нас участь наших товарищей, умерших на поле. Хозяйка постирала наши лохмотья и вывесила сушить на чердаке, нас поместили в сарай (по польски — стадола) оговорились дежурить, легли на душистое сено и уснули, как у родной матери на коленях. Утром хозяин принес хлеба, чугунок картошки и кувшин молока. Пока ели, хозяин рассказывал, что из лагеря «Сухожебры» убежали более тысячи военнопленных, и немцы ищут их везде, проводят облавы. Хозяин посоветовал идти на восток, избегая богатых усадеб и больших лесов. Поляк дал мне гражданскую одежду, рассказал, как нам двигаться, и мы покинули гостеприимный дом.
Начались скитания по польской земле. Попутчики мои были Иван из Мордовии, Илья из Смоленской области, третий — из Полтавы Никола. Постепенно и они обзавелись цивильной одеждой у поляков, сняв лохмотья. Днем лежали в траве или в картофельной ботве, шли ночами. Ноги отказывались идти, но постепенно расходились. Так подошли к Государственной границе СССР – реке Буг. У меня болел большой палец правой руки, загноился, в нем сидел осколок, рука распухла и болела. Буг – река быстрая, порожистая. Кроме того, на реке немцы держали границу, но не особо её охраняли. Подошли к реке и пустились вплавь, но я не смог грести одной рукой, одежда за спиной намокла. Меня снесло вниз по реке и удалось ухватиться за куст и выползти на берег. На месте, откуда мы поплыли, никого не было, тишина, значит, ребята переплыли реку. Я сел на берег, поджал ноги, опустил голову на колени и заплакал. Долго ли так сидел – не знаю. Стал решать свою судьбу, так как остался один.
Пошёл от Буга на запад. Я весь дрожал, был сентябрь, вода уже холодная. Залез в стог сена, съел последний кусочек хлеба, пригрелся и уснул. Сколько так проспал, не знаю. Только, когда проснулся, солнце уже было в зените. Было тихо, по дороге ехал польский крестьянин на лошади. Я голодный решился выйти к нему. Он дал мне кусок хлеба и сала и посоветовал идти в деревню Грушево, где были «восточники». К вечеру по полям пришел в деревню. Осмотрелся – тишина. Пустили в дом, посадили за стол, налили суп. У хозяина три сына – Адам, Стасик, Анджей. Стали расспрашивать о жизни в Советах, как мы жили. Спрашивают: «А правда, что у вас в стране колхозы, что спят под общим одеялом, что жёны общие?». Я убедил их, что это вранье. Так и подружился с семьей Задрожняк. Отец их служил в царской армии и говорил по-русски. Несколько ночей я спал у них в сарае на сене. Старуха лечила мне подорожником руку, но лучше не было. В трех километрах от деревни, в поместье графа Хомицкого принимала врач, дочь графа. Рекомендовали пойти к ней, решился и пошел. Дом огромный. В передней висит много одежды. Подумал, или руку лечить или одеться и удрать. Слышу — справа говор женщин, зашёл и оказался на кухне. Женщины загалдели, кто котлетку тащит, кто хлеба. Отказываюсь, ради приличия. Говорю, что к доктору пришел. Вышла высокая холёная, причесанная брюнетка. Кивнула головой. Пригласила в кабинет. Промывает мне руку марганцовкой, а сама внимательно на меня смотрит. Отпарила тряпочки, промыли и обработали спиртом, разрезала палец на три части, извлекла осколок и сустав, так как кость уже сгнила.. Забинтовала, дала мази и бинта, велела через три дня придти. На кухне наложили мне еды, как барину, и в этот момент вошел сам помещик. Говорит: «А Советы меня в 1939 году кулачили». Ну, думаю, влип. Он еще немного поворчал, и говорит: «Почему не ешь? Кушай». Но тут не до еды. Пока его слушал, вошел детина, и что-то сказал по–немецки. Оба вышли. У меня колени затряслись – пропал. Я фуражку на голову и ходу. По дороге мне натолкали в карманы котлет и постряпушек, но было не до еды. Дал тягу. Только меня и видели.
После узнал от рабочих, что немец был управляющим от властей и хорошо, что я вовремя ушёл.
Больше на перевязку я не пошёл, промывал марганцем, экономно расходовал мазь, рука стала заживать. Вечером подружился с ребятами, бежавшими из плена – Лазаревым Павлом Игнатьевичем из Красноярска и Курдаевым Дмитрием из Алтайского края. До 17 января 1942 года прожили втроем в землянке в лесу. Пищу доставали по соседним польским деревням. Особенно помогал нам с питанием, рискуя жизнью, крестьянин из Грушево Казьмиш Чучера.
17 января – знаменательный для меня и моих друзей день. Буг замерз так, что по нему можно было пройти. Лесами подошли к реке, остановились. Прислушались – тишина. Всей группой оказались на льду. Но он затрещал, пришлось ползти.
Переползли благополучно и оказались на родной земле. Зашли в дом, покушали, выяснили обстановку и пошли дальше. При переходе шоссе Брест — Симятичи наткнулись на легковую машину с офицером и пулеметчиком, но сделали вид, будто направляемся на работу. Машина прошла мимо, мы переглянулись и побежали к спасительному лесу. Под утро вышли к хутору и решили разбиться на группы по два-три человека, чтобы было не так подозрительно. Со мной пошёл Субботин Николай Петрович из Тульской области, по кличке «комендант» — перед переходом через Буг он сплел лапти из липы, рукавицы сшил и был на все руки мастер. Так и шли от хутора к хутору, от деревни к деревне. Дошли до деревни Собятино в 10 верстах от местечка Миленки, там остановились до весны. Ходили по домам, чинили валенки, молотили. В один из мартовских дней я посмотрел в окно и не поверил своим глазам – у соседнего дома подстригали знакомых мне ребят из 151 КАП. Я бросился к ним в объятия – это были Тищенко Владимир Васильевич и Самоваров Алексей. Радости не было предела. В деревне жили около двадцати наших бойцов.
24 апреля 1942 года ушли в Беловежскую пущу, где уже действовал небольшой партизанский отряд. Названия тогда не имел, но к 1 мая насчитывал 125 человек. На вооружении был один ручной пулемёт, остальные были вооружены кто обрезом, кто гранатами. Оружие доставали у местного населения, оставшееся от боев и погибших бойцов. У меня была винтовка СВТ, десятизрядка, но магазина к ней не было, заряжал по одному патрону. 1 мая отметили небольшим боем. Стояли около речки, а по другую сторону проходила узкоколейка. Вдруг со стороны деревни Пески, где был наш дозор, раздалась ружейно-пулеметная стрельба. Все по боевой тревоге собрали имущество и заняли оборону. Часовой доложил командиру, что много немцев высадись на узкоколейке. У нас не было пулемета, командир с ним ушел в разведку на ст.Гайновка. Я с Александром Ганюшкиным получил приказ от комиссара отряда прикрывать отход. Мы залегли у брода через речку. Отряд ушел. Но вскоре в той стороне, куда он уше,л завязался бой, потом стихло.
Смотрим – в нашу сторону по кювету ползут немцы, открыли огонь, один поднялся и упал. Мы побежали к мосту, но огонь вынудил побежать вброд через речку. В лесу нашли брошенное отрядное имущество. Пошли к леснику – связному отряда. Тот сообщил, что немцы гнали две подводы с убитыми. Партизан среди них не было. Нам пришлось заночевать на месте, где все должны были собраться в случае разгрома отряда. Ночью никто не пришел, голодные пошли в Пески, подкрепились и вернулись в Пущу. Неподалеку от деревни нас остановил часовой. Так соединились с ребятами. Искали несколько дней остальных партизан, но не нашли. Собралось нас 22 человека, пошли на восток, в Барановичскую область, Слонимский район, деревню Волчьи Норы, где действовал крупный партизанский отряд имени Щорса. Влились в 54-ю группу. Командовал отрядом летчик – капитан Бобков Николай Владимирович, комиссаром был Егоров, начштаба Пронягин. Нашей группой командовал Леонтьев Андрей Леонтьевич. Я был вторым номером пулеметчика у Аксенова Ивана Егоровича. Отряд насчитывал около 700 человек, был хорошо вооружён.
Имел 45-мм пушку. В сентябре 1942 года совместно с отрядом имени Кирова взяли районный город Коссово. Захватили большой продовольственный склад, медикаменты, оружие. Часть продуктов раздали населению, остальное увезли в отряд. Советская власть в Коссово существовала в течение месяца. Была пущена паровая мельница, но город пришлось оставить. Со стороны Бреста выдвинулись крупные силы противника с танками и бронемашинами. Несколько раз пролетали над городом самолеты. Отряд ушёл на базу. Занимались взрывами эшелонов, мостов, брали небольшие гарнизоны, делали засады. На зимовку наша группа ушла в Пинское соединение. 52 — 56 группы остались на месте. Зимой тоже ходили на диверсии. Часть соединения жили в деревнях, часть в лесах. После зимовки наша группа ушла в Ляховичский район Барановической области, деревня Светица. В мае 1943 года в наш отряд был сброшен десант. Прибыли первый секретарь Брестского обкома ВКП(б) Сикорский С.И., второй секретарь Бобров И.И. – погиб под деревней Белавичи Коссовского района. Из наших отрядов сделали Брестское соединение, которым командовал Сикорский. Группы сделали отрядами: имени Суворова, Щорса, Пожарского, Котовского, Чкалова. Все отряды составили бригаду «Советская Белоруссия». Я был партизаном отряда имени Суворова (командир Леонтьев А.Л.), бригады Советская Белоруссия (командир Бобков В.Н), Брестского соединения. Командовал отделением, взводом, ротой. Связь с Москвой была налажена, летали самолеты, сбрасывали боеприпасы и оружие. В деревне Корочин был обустроен аэродром. Увозили раненых, привозили боеприпасы. В отряды был большой прилив местного населения, приходили семьями, спасаясь от террора.
Я участвовал в 8-ми взрывах эшелонов, 6-ти мостов, и в 21-м открытом бою. Награждён двумя орденами Красной Звезды. Второй орден получил за взрыв двух эшелонов под Брестом – тринадцать вагонов с живой силой и пятнадцать вагонов с танками и бронетехникой пошло под откос» (окончание воспоминаний)…
Свою вторую половинку Георгий встретил в партизанском отряде. Зина была отправлена в Германию как старшая сестра в семье. Партизаны, узнав об отправке эшелона с рабочей силой, взорвали пути далеко впереди паровоза и освободили молодежь. Зина и несколько девчонок спрыгнули раньше и по ржаному полю побежали к лесу. Немцы открыли огонь и двух девочек убили, Зина с подругой Еленой смогли убежать. Когда Георгий вернулся с очередного задания, то обнаружил нового повара, с нею и прожил всю жизнь.
28-го июля 1944 года Советская армия освободила Белоруссию. Георгия послали в Коссово восстанавливать отделение Госбанка, здесь молодые зарегистрировали свои отношения. Через месяц Георгий отправился в армию и воевал до конца боевых действий в Прибалтике. Демобилизовался в ноябре 1945 года.
Во время написания воспоминаний Георгий Никифорович проживал в Притобольном районе Курганской области. Он часто гостил в Пресногорьковке у брата Фёдора. Здесь он прочёл дневник Сергея Воропаева, встретился с Владимиром Кожевым. Здесь узнал о гибели любимого учителя Ивана Яковлевича Вяткина в марте 1945 — го при взятии крепости Познань. В школе Иван Яковлевич ласково называл Георгия «наш Егорушка». Его полк прошёл с боями через Сухожебры…
Судьбы героев очерка:
Командир 151 КАП майор Боголепов Иван Александрович (1905 – 1941), Архангельская область, Холмогорский район, д. Ершовка. Погиб в разведке 17 октября 1941 года, Орловская область, Хвастовичский район, д.Лески
Зенепрецов Алексей Васильевич (род. в Пресногорьковке, 1920 – 1942), партизан, геройски погиб в бою на шоссе Минск-Могилёв 26 сентября 1942 года. Упоминается в книге генерала С.П.Мальцева «Когда опасность рядом». Место захоронения было найдено автором очерка в 1989 году.
Сергей Николаевич Воропаев (род. в Пресноредути,1921 -1945) . Умер в лагере Ламсдорф в марте 1945 года. Автор известного лагерного дневника.
Шилов Михаил Андреевич (род. в Пресноредути, 1919 – 1944). Погиб в бою в январе 1944 года. Похоронен в х. Савинские Ганцевичского района.
Кожев Владимир Никандрович (род. в Пресногорьковке, 1920 -1967). Прошёл ужасы лагерей. После войны работал учителем в Гренадерке, Первомайке, Песчанке Пресногорьковского района. С 1956 по 1967 год был директором Песчанской школы. Похоронен в Пресногорьковке.
От автора о лагере:
В июле 1941 года в приказе РСХА о проверке и отборе «нежелательных» советских военнопленных упоминается шталаг 316, Siedlce (Седльце). Это была территория польского генерал-губернаторства (совр. Варшавское воеводство). С октября 1941 он действует как шталаг 366.
Весной 1941 года немцы стали готовить пересыльные (летние) лагеря для советских военнопленных возле деревни Сухожебры. Обносили несколькими рядами большой участок поля, ставили вышки и строили бараки. Лагерь, ставший филиалом шталага-366, просуществовал до марта 1942 года. По немецким данным в двух лагерях содержалось до 85 тысяч пленных. Условия там были нечеловеческие, смертность была огромной. Однако примерно полторы тысяче узников удалось все таки сбежать (!!), местные жители им нередко помогали. По оценкам местного краеведа Э.Копувки о шталаге -366 на кладбище вблизи деревни Поднесьно похоронено около 40 тысяч человек из лагеря в Сухожебрах.
Вавретюк И.П. В вечном долгу (отрывок)
Пленных фашисты держали в большом лагере, который у нас называли Сухозебры. Это недалеко от Дрохичина. Осенью 1941 года военнопленные подняли восстание. Рассказывали, что в назначенный час, безоружные и голодные, они бросились на охрану и прорвали проволочные заграждения. И хотя многие погибли, но тысячи людей вырвались на свободу. Целый месяц с наступлением темноты глухими проселочными дорогами пробирались эти люди на восток. Во многих деревнях почти в каждом доме их укрывали, кормили и провожали в путь. У жителей не хватало одежды, так часто и много приходилось переодевать беглецов. Спасшиеся, наверное, не раз с благодарностью вспоминают людей приграничных районов. Особенно помогали им семьи военнослужащих, которые остались на оккупированной территории.
Шнеер А.Н. из книги «Плен» о лагере Сухожебр
Лагерь Сухожебр недалеко от Слонима представлял собой несколько гектар поля, огороженного в три ряда высотой в 3 метра. По углам пулеметные вышки. Военнопленные, попавшие в плен летом – осенью 1941 года, были в гимнастерках, а то и в нижнем белье, шинель у большинства отсутствовала. Чаще всего обувь у них не отбирали, так как кирзовые сапоги и обмотки немцы не носили.. Лишь зимой снимали валенки у всех красноармейцев.
В.М.Кожуховский, попавший в плен в конце июня 1941 г. на ст. Слоним, рассказал, что в Шталаге № 316, лагерь Сухожебр, каждое утро проводилось построение на площади и проверка по колоннам, каждая колонна – 1000 человек. На проверках выявляли евреев и политработников. Евреев и даже похожих на них прикладами выгоняли из строя, выводили в ближайший лес и расстреливали. «Из нашей колонны дней за пять расстреляли 50 евреев. Так было и в других колоннах. Многих евреев – командиров и бойцов – выдавали немцам предатели.
Ловля и расстрел уцелевших евреев продолжались весь июль».
По словам свидетеля крестьянина-поляка Корчевского, расстрелы начались в июле 1941 г. Обреченных приводили в колонне. Многие пытались бежать в «разные стороны, по ним стреляли из автоматов и убивали. Подводили ко рву по 15–20 человек. 6–7 немецких солдат стреляли в них из автоматов. Трупы сбрасывали в ров пленные евреи, а потом и их расстреливали».
По словам Н.Таборовича, только в июле 1941 г было уничтожено 2 тыс. евреев-военнопленных.
Местный житель Е.Слуневич рассказал, что в течение августа в лагерь Сухожебр привозили евреев, бежавших из плена, «выловленных по окрестным деревням, одетых в порванную гражданскую одежду. Всех их расстреливали в день приезда»
Другой очевидец Э.И.Перо показал, что «12 ноября 1941 г. пленных группами сгоняли в ров. Были слышны выстрелы и душераздирающие крики. Немцы ходили по верху и добивали…
Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск
